- Трудно во всё это поверить, глядя на его ноги.

- Вы знаете, Марина Львовна, хорошо, что вы увидели его ноги только сейчас, а не две недели назад, - вздохнула я. - Честно говоря, тогда я тоже сомневалась.

- Но не сейчас?

- Не сейчас.

Она вышла от меня успокоенная, а я... Я снова прикусила губу, глядя на закрытую дверь. Мне хотелось ей понравиться. Я смотрела в её внимательные зелёные глаза - глаза её сына. Смотрела на её спокойное, сильное, поразительно красивое, несмотря на возраст, лицо - и вспоминала лицо Сергея... Марина восприняла меня как книгу. Она прочитала меня, вникла - и положила на отдельную полку, со справочниками и с тетрадями домашних рецептов. Я - для неё всего лишь представитель нетрадиционной медицины, временный гость в этом доме. Посторонняя.

Андрей сказал, она наведёт порядок в доме, но... Кто наведёт порядок в моей душе?

Чувствуя, как к глазам подступают горячие слёзы - ни с того ни с сего! - я поспешно схватила наушники и врубила музыку, пожалев, что стены здесь не самые плотные: поорать бы с певцами - хоть на ля-ля-ля!.. А ещё пожалела, что нельзя напиться - не потому, что нехорошо перед всеми, а потому что меня от спиртного обычно тошнит страшной тошнотой... А ещё пожалела, что нельзя сбежать - одной! - в лес, потому что подведу Вадима... Руки тряслись - и я поняла, что вязать не смогу.

Кот заглянул мне в глаза и медленно прошёл с кровати на подоконник, где встал на задние лапы и, упираясь передними в нижнюю раму форточки, сладостно потянулся.

Сердито вытирая слёзы, я решила: раз у нас с Вадимом нет договорённости насчёт сада, значит, хотя бы в саду могу погулять, пока он отсыпается после ночной. До обеда, когда меня могут хватиться, ещё времени достаточно. Написала записку: "Я в саду", бросила её между дверью и кроватью и махнула через подоконник - следом за Стахом. Тот мелкой рысью бежал по тропинке впереди меня - хвост кверху, изредка оборачиваясь, словно был очень рад, что я сообразила наконец пойти погулять... Уже на полюбившемся заборчике вспомнила: опять забыла взять мобильный телефон. Попереживала. Абонент недоступен... А потом насупилась: а мне нравится быть недоступной!

Сегодня я странно сидела здесь, среди малины и вишни-"плакучки". Мир как будто опустил на меня мягкий купол, заставив слушать целый хор птиц под аккомпанемент шелестящего листьями и травами ветра. Бездумно застыв с горстью ягод в ладони, я сидела под этим куполом, и плечи постепенно опадали в каком-то облегчении... И странные мысли начали вплывать в моё личное пространство. А может, я зря томлюсь Бог знает чем? Может, я одиночка? В жизни у каждого есть своё предназначение. Может, это моё - быть в одиночестве? И смотреть на мир с его событиями со стороны?

Не знаю, куда бы увели меня такие мысли, не раздайся мерный звук, от которого я снова сжалась. Стах, лежавший на лопухе, вздёрнул уши и вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой и, ссутулившись, затаилась.

- Оля, ты здесь?

Ага, боится въезжать! Помнит, как я вытаскивала его кресло на дорожку.

Нет меня здесь!

- Заеду, застряну - вызову всех по телефону!

Нашёл, чем пугать! Шантажист несчастный!

Хрустнула сломанная веточка под колёсами... Ррр... Решился всё-таки!

Я со вздохом встала. Опоздала. Он пригнул голову - белые волосы коснулись коленей - и въехал ко мне... Ладно, если что - моторчик в работу и выволочем.

- Ты прячешься, или мне только так кажется?

Такой постановки вопроса я не ожидала. А правда, я прячусь? Скорее всего - да.

- Да, прячусь, - спокойно ответила я.

- От меня?

- Нахал! - вырвалось у меня, прежде чем подумала над ответом. - Почему я от тебя прятаться должна?

- Точно не от меня? Тогда угощай.

Ничего себе - логика! Глядя на него уничтожающе, я в душе грозно порычала, потом по-щенячьи жалобно потявкала и, рассмеявшись там же, в душе, встала обирать вишню, до которой ему и в самом деле не дотянуться. Только успела пару штук сорвать, как сильная рука скользнула за моей спиной - и меня прижало к подлокотнику кресла.

- Ты что делаешь?!

- Только ты можешь задать такой вопрос, - почему-то вздохнул он и усмехнулся. - Что делаю? Поймал - держу. У меня два вопроса к тебе. Даже три.

- Эй, а остановиться? Ты что - решил допрашивать меня? И отпусти, - уже неуверенно добавила я. Просидела в кустах недолго, но здесь прохладно, и я немного не то что замёрзла - лето же, но его тёплая рука на спине была как-то... кстати...

- А вдруг сбежишь?

- В смысле - ты задашь такие вопросы, от которых можно сбежать?

- С тобой я ни в чём не уверен. Другая, может, и не сбежала бы, но ты... Так от кого ты прячешься?

- Ни от кого. Забыл, что сам о своём доме говорил, что всё на виду? Я привыкла к тишине и к тому, что редко с кем общаюсь. Могу молчать сутками, и меня это, как говорится, не напрягает. А здесь приходится говорить и общаться... Дикая я, в общем... На - вишню, ты же хотел.

- Хотел, - подтвердил он, с удовольствием закидывая в рот пару ягод. - Из твоих рук мне всегда хочется. Вкусней. - В сумраке ветвей его глаза блеснули тёмно-зелёным бликом. - А ведь ты соскучилась по общению, Оля. Так что пребывание в моём доме тебе на пользу.

- С чего это ты взял, что соскучилась?

- Слишком долго объясняла. Могла бы сказать просто - привыкла быть в одиночестве. Но тебе хочется поговорить - отсюда развёрнутый ответ.

- Ах-ах-ах, какой психолог - на мою голову! Второй вопрос вашей анкеты, господин психолог?

Настроившись на шутливый лад, я не сразу поняла, что он делает: убрал руку с моей спины и обеими ладонями взял мою кисть с вязаным браслетом.

- Оля, прости... Тебе было очень больно? - Он осторожно отогнул "браслет". На свет явились четыре до сих пор тёмных синяка. - Ты... не обиделась на меня из-за этого?

- Нет. Почему я должна обижаться? - пожала плечами я. - Ты же спал. Может, сон беспокойный был, и тебе легче было, если есть за кого-то держаться... А браслет я связала, чтобы никто ничего не спрашивал тысячи раз.

- Но это синяки, - настаивал он. - Больно же!

- Я ко всему прочему ещё и очень неуклюжая, - сказала я, с недоумением глядя на него. - И очень часто оступаюсь и падаю. Синяков у меня обычно не счесть. Особенно в гололёд. А ещё у меня и дурацкая привычка есть: если на дорожке увидела ледянку, мне надо обязательно проехаться по ней, пока никто не видит. Так что привычна. И пару-тройку нечаянных синяков от человека, который нуждается в моей помощи, я переживу.

Он вздохнул так, как будто с его плеч упала страшенная тяжесть, и поднёс мою кисть к своим губам. Держал крепко: от неожиданности я попыталась отдёрнуть - не смогла. И держал ласково - как-то так, что по-другому и выразиться не могу.

Удивлённая, я не удержалась:

- Сергей, ты переживал из-за этого?

- Да, - коротко сказал он, не отпуская моей кисти, и я почувствовала, как его тёплым дыханием обдало кожу. И так снова захотелось погладить его по голове... Он, как будто услышал мои мысли, поднял глаза, потёрся о мою руку щекой. - Я бываю довольно груб иногда.

- Ну, это ещё не грубость, - нерешительно сказала я, гадая, почему он об этом заговорил. - Синяки я имею в виду. И вообще. Со мной настоящая грубость не пройдёт.

- Сдачи дашь? - улыбнулся он.

- Сбегу. После самого первого раза. Раз и навсегда, - вспомнив сестру, сказала я. - Если сочту грубость необоснованной.

- А грубость бывает обоснованной?

- Конечно. Вон, я в прошлый раз очень больно задела твою ногу. Если бы ты матюгнулся, я бы поняла... Нас не хватятся? Время-то близко к обеду.

Сергей не ответил. Он сидел, задумавшись, всё так же прижимаясь щекой к моей ладони. Горестные складки по обеим сторонам от рта... Кажется, он размышляет о чём-то не самом приятном. Волосы свесились, полузакрыли лицо. Такое родное - хотя прошло всего полторы недели, как я знаю Сергея. Смешно сказала - знаю. Полный тайн и загадок - мне ли разгадывать его? Почему его так задело, что грубость может быть обоснованной и нет? Что-то в прошлом? Какая-то ошибка, которую он так и не смог исправить?